Философия образования 7: Образование взрослых (пример ММК, школы Щедровицкого) - доклад Парибка

А.В. ПАРИБОК

 

Движение получило свое начало еще в 50-е годы, сразу по завершении участниками кружка их образования в Московском университете на Философском факультете.

Помимо Г.П.Щедровицкого, которого можно назвать вождем движения, туда входили известный социолог Б.А. Грушин, М.К. Мамардашвили, и где-то сбоку, из-за особенностей своей неуступчивой и мизантропической личности, был А.А.Зиновьев. Мамардашвили, будучи по складу классическим философом, питал отвращение ко всяким орг-формам, справедливо опасаясь, что вовлечение людей в такие формы в Советском Союзе может неблагоприятно отразиться на их судьбе. А Георгий Петрович с этим не считался, и они, скорее всего, на этом и разошлись.

 

Сперва этот кружок назывался логическим, он основывался на идеях кандидатской диссертации А.А. Зиновьева «Движение от абстрактного к конкретному в «Капитале» К.Маркса». Когда появилось более младшее поколение, они ставили задачи для разработки логик разных предметных областей, например, констатировалось, что размышляя, химики пользуясь вполне логическим мышлением, а средств оформить это мышление у логиков почему-то не имеется. Об этом делались яркие и, на мой взгляд, удачные постановочные доклады, которые встречались либо в штыки, либо молчанием тогдашним старшим поколением советских псевдо-философов.

 

Натолкнувшись на такого рода положение дел, Георгий Петрович, будучи человеком чрезвычайно энергичным, решил, что надо создавать свое направление организации исследований и взаимного обучения, что нужно устраивать совместные занятия со следующими требованиями. Поскольку не было оснований рассчитывать  дождаться развала или преобразования советской затхлости, следовательно, нужно было нормально развивать мышление и ставить проблемы с учетом того, что так, может быть, и будет. Эта задача успешно решалась.

 

Кружок, по перетеканию проблематики, стал называться логико-методологическим кружком, - и это уже конец 50-х – 60-е гг. При этом под методологией первоначально понималась методология науки.

Но в дальнейшем (как результат наращивающегося процесса) оказалось, что методология науки как группа частных методологий явно тесна для поставленных вопросов и, в конце концов, возникла формулировка «системо-мыследеятельностная, которая расшифровывается как относящаяся к системе мышления и деятельности.

На этой стадии развития была предложена гипотеза, что мышление есть некоторая деятельность, они (мышление и деятельность) были различены, предполагалось, что мышление является некоторым вариантом деятельности. Стали развертывать исследования, доклады, собственные разработки, рефераты параллельно по деятельности и по мышлению.

Однако через некоторое время выяснилось, что мышление невозможно понять просто как некоторый вариант деятельности. Тогда возникла необходимость разветвиться и отдельно заниматься исследованиями мышления и отдельно деятельностью.

В явном пересечении этих двух направлений был тот факт, что исследовать мышление, не мысля, невозможно. А если ты мыслишь и одновременно исследуешь мышление, то ты еще и практикуешь мышление, что у человека является весьма сложным вариантом деятельности. Поэтому окончательно эти направления и не разошлись. Это направление в деятельности кружка имело место вплоть до второй половины 70-х гг.

 

К этому времени уже было несколько поколений учеников. Что существенно? Они принадлежали по происхождению к разным слоям советского (или до-советского) общества. Например, один из старейших учеников общества  О.И. Генисаретский  был из поповского рода. А Г.П. - сам родом еврей, и один из его ближайших родственников вообще был, по-моему, какой-то идеолог иудаизма. Затем, люди отличались по профессиональной подготовке. Мы встречаем здесь философов, архитектора, психологов, дизайнеров, педагогов и конкретных ученых, которые перетекали в своем методологическом интересе, например, из логики, из физики, в сферу занятий Г.П. 

Атмосфера кружка была обусловлена магнетическим влиянием личности основателя. Существовала чрезвычайная интенсивность и заинтересованность участников, которым было не лень по несколько раз в неделю ездить на семинар на квартиру, которая снималась специально для этой цели. При этом все семинары писались на магнитофон, и сейчас имеются десятки километров пленки, не все расшифрованные, понемногу расшифровываемые и печатаемые.

 

Такой способ взаимной организации, во-первых, уже известно,  кое-чем   был подобен организации весьма древнего типа, в частности, пифагорейскому ордену. Там были аналоги, так сказать, “акусматиков” (новичков ордена, или “послушников») и математиков, - то есть людей, которые могли присутствовать на семинарах, разевать рот и что-то записывать, и существовали некоторые ступени того, в каких ролях можно выступать, когда кому-то может быть поручен доклад, оппонирование.

 

Помимо разработки собственно содержания – содержание осваивать очень просто, потому что оно зафиксировано в многочисленных публикациях – надо обратить существенное внимание на организационный момент.

Почему-то такой способ организации мотивировал людей, причем, подчеркну, взрослых людей. У меня нет никаких оснований полагать, что способ, разработанный Г.П. и его учениками, и потом развивавшийся, может быть без существенной модификации или урезывания обобщен на ранней стадии онтогенеза. По-моему, он в полной мере может быть развит у человека с выросшей мотивацией, который понимает изнутри, что ему чего-то не хватает. То есть, достаточно развитый человек с достаточным горизонтом.

 

В рамки стратегии Щедровицкого, здесь трудно различить особенности склада его личности и его убеждений, вторичных по отношению к личности. Там происходило наполовину запрограммированное, но, тем не менее, реальное отпочкование каких-нибудь достаточно зрелых участников, иногда со сварами, дрязгами, раздорами от Г.П. Причем он этому, преимущественно, радовался, потому что, чем более разнообразные ученики с наиболее разнообразными планами дальнейшей интеллектуальной и организаторской деятельности выходят из этого гнезда, тем ему было лучше.

 

Реплика:

Известно, что для интенсификации деятельности практиковалась искусственная эскалация агрессивности.

 

Парибок:

По моему личному впечатлению (может быть, у меня есть здесь свои убеждения),  здесь был некоторый перебор. Как-то самому Г.П. после одного из семинаров в Киеве я позвонил и сказал: «По-моему, вы стимулируете в людях дурные страсти». Он сказал:  «По-моему, вы ошибаетесь», но развивать эту тему не стал. И мы остались при своих.

 

В связи с этим я должен сказать, что уже на рубеже 60-х и 70-х гг. это движение стало, в строгом понятийном смысле, эзотерическим.

Оно полностью подпадает под двойное название нашего семинара, в качестве объекта интереса, – философия и искусство. Потому что, по классическому пониманию, искусство -  это некоторое занятие, которое заочно полностью освоено быть не может. Должно быть нечто, что не вполне адекватно называется словом «практика» в искусстве, ибо практика противопоставляется теории, а теория искусства – это не искусство. То есть, чтобы понимать что это такое, нужно этим заниматься, не только чтобы уметь, а чтобы понимать. В этом отношении это было некоторым искусством.

 

По понятию эзотерического движения, эзотерического бытие – это нечто, имеющее существенное, важное содержание, причем такое, что скрывай его или не скрывай, но средств понять его адекватно, не вовлекаясь в деятельность и в сообщество, которое этим занимается, просто нет. В этом отношении передовой раздел математики является абсолютно эзотерической областью, хотя никто не мешает любому желающему ходить на семинары.

Точно так же методология к рубежу 70-х гг. стала чем-то эзотерическим и вполне интеллектуальным. Это проявляется в личностном и в интеллектуальном облике людей, которые к этой деятельности причастны. Но это переживается как некоторое отражение, проекция того, что тотально и экзистенциально может называться обращением в какую-то более прогрессивную религию.

 

Это то, чего никак нельзя заменить или смоделировать абстрактно, заочно. Методологическое мышление и практика, мозги, и способы организации проблем своего собственного ума поворачивает, изменяет и улучшает несравненно значительнее, чем переход от какой-нибудь одной парадигмы к некоторой другой парадигме, может быть и более прогрессивной. И, хотя это эффект незапланированный, возникает эффект поляризации, чем дальше, тем больше. Пока движение было живо, невозможно было быть наблюдателем – благожелательным либо скептическим – за методологией и можно становиться либо начальным энтузиастом методологии, либо негодующим человеком. В качестве примера второго, в одном сборнике, где есть статьи Г.П. и его учеников, кто-то называет один из аспектов метода работы Г.П. парадоксальным скрещением популяризации Гегеля с языком массовых коммуникаций, что абсолютный вздор. Человек решил, что не надо понимать, решил раздать совсем другие клише.

 

Итак, первый урок такой, что если взаимное интеллектуальное развитие оказывается достаточно успешным и достаточно интенсивным, то оно неизбежно приводит к эзотеризму. С этим эзотеризмом надо что-то делать, эту задачу, насколько я понимаю, Г.П. никогда не решал. Скорее, он даже поддерживал это, потому что отдаление от философского сообщества представлялось ему, скорее, благом, а соединение с другими сообществами не рассматривалось как задача.

 

Параллельно с развитием центральной проблематики и с закономерным изменением и появлением большей характерности в совместной работе  происходило  отчасти перетекание, отчасти развитие интересов к различным предметным областям.

Началось с логики, затем перешло к методологии науки, затем занимались архитектурой, дизайном, педагогикой. Ранние работы чрезвычайно показательны. В одной работе 56-го года я увидел формулировку, в которой я могу опознать, имея индийскую философскую подготовку, где Г.П. додумался до постановки вопроса, которая была сделана в логике другой цивилизации. Но он этого не знал, он этого не заметил, и меня тогда не было, а когда я появился, было уже поздно. Другой аспект, конечно, ценностью было максимальное воздействие на общество, максимальный интеллектуальный эффект, способный развивать советское общество, не претендуя на не решаемую задачу «сломать совок», и при этом, очевидно, было понято, что мы - это не совок. А исследование или программирование методологии деятельности, к которой перешли через шаг, это было гораздо ближе.

 

Чтобы быть на высоте поставленной еще в 50-е гг. задачи, нужно было сообщество, объединяющее достаточное количество людей, во-первых, получивших чисто логическую подготовку, а во-вторых, имеющих еще предметную подготовку, например, в химии или в инженерии и т.д., ставилась задача применить логический фон к конкретным образцам рационального научного мышления. Я предполагаю, что таких людей просто не хватило.

 

По общему, уже тогда имевшему месть приему методологии, когда мы сталкиваемся с некоторой трудностью, мы совершаем ход, который позднее был назван пере-предмечиванием, мы думаем, как создать орудие, которое позволит решит эту трудность. Этим орудием оказалась общая методология, и стали заниматься им, а оно оказалось еще и очень интересным, а к логике так и не вернулись.

 

Важнейший ход, который оправдал себя полностью уже к рубежу следующего этапа, это рефлексия. (А мы привыкли говорить рефлексия, сохраняя ударение, которое было в этой школе в специфической трактовке этого термина у Щедровицкого).

До общеевропейской рациональности слово рефлексия употребляется подобно слову сознание, совершенно по-разному, в двух мало пересекающихся сообществах, у психологов и у философов. Но  при этом у философов это некоторая мысль о мысли задним числом, как известно. В основном так: «Я подумал эту мысль, а потом я буду думать об этих мыслях, смотря на них еще раз». (Если не брать совершенно аморфное употребление слова рефлексия идущее от Локка).

А в психологии это некоторое представление личности о самой себе, о своих поступках, не связанное с языковыми формами.

Однако рефлексия являлась в философской традиции важным элементом рассмотрения, рефлексия – это то, что было умением всякого грамотного философа, но насколько я понимаю, не было средств учить философов рефлексии, она откуда-то бралась. Поэтому философское образование традиционно было весьма неэффективным, если человек, обладающий рефлексивным даром, попадал в среду философского образования, из него выходил философ. Если туда попадал человек без такого дара, то из него получался знаток содержания, называемого философией.

 

В школе Г.П. были развиты методы, позволяющие тренировать рефлексию. Эти процедуры я считаю величайшим достижением этой школы.

Это опиралось, в частности, на магнитофонную запись, но не только. Типичный шаг рефлексии такой. Если мы опираемся на магнитофонную запись, то это было уделом узкого круга, аналога пифагорейских математиков. Идет семинар, все это пишется, дальше это все слушается в узком кругу и происходит обсуждение того, что мыслями делалось. Не обсуждение проблем, а что делалось: «этот ход мысли тупиковый», «этот можно развить так или сяк»… На основании этого делается итог, который до этапа орг-деятельностных игр не распубликовывался всем: «Куда нам двигаться на следующем семинаре, какое направление движения?»

Как я понимаю, практика показала, что такой рефлексивный шаг, может быть, на порядок увеличивает скорость продвижения по содержанию, с учетом того, что направление движения по содержанию принадлежит тому меньшинству, которое причастно к рефлексии. В результате, будучи в ужасном уединении от всей зарубежной философии (поскольку известно насколько плохо, скудно переводилась философия XX века в СССР), можно констатировать, что это параллельное и часто даже не заподозренное движение было подобно тому, которое спокойно и вольготно двигалось во многих западных университетах, в области философии науки и методологии науки. И такое сравнимое движение осуществлялось этим немногочисленным кружком, благодаря такому сжатию времени и пониманию того, как должен быть сделан этот шаг, чтобы мог быть сделан следующий шаг.

 

 

К концу 70-х гг. был накоплен опыт работы с разными предметниками, даже с такими абсолютно не научными предметниками как дизайнерами, рациональными, но не вполне научными архитекторами, с психологами. Еще могу добавить, что существенной частью, нервом развития проблематики было постоянное отталкивание от психологов, постоянный анти-психологизм. При этом, анти-психологизм не Гуссерлевский, а деятельностный психологизм. Поскольку я не знаю той психологии, от которой отталкивался Щедровицкий, мне сложно это развивать. Он неоднократно ссылался и весьма уважал классика советской психологии Л.Выготского и, может быть, частично влиянию Выготского мы должны приписать большой интерес к лингвистике, к языкознанию, к взаимоотношению мышления и речи. Могу сказать, что А.Леонтьева он частил, в том числе и как плохую личность.

 

 

К концу 70-х гг. возник случай, который резко повернул развитие этого движения, и началась эпоха организационно-деятельностных игр. Г.П. услышал о каком-то шапкозакидательском начинании или безумной задаче создать номенклатуру товаров для Уральского региона. Кто-то его подначивая сказал, вы возьметесь, поскольку Г.П. обладал тем, что называется кураж или окаянство. Поскольку методология решает любые задачи, он сказал, что мы за это можем взяться. Он стал агитировать решить такую задачу. Люди благоразумные от этого отшатывались, но он сказал, мы в это будем играть. Поскольку играть – это совсем другое дело, поиграть они согласились. И в 1979 г. произошла такая игра. Она, конечно, не решила этой задачи, зато она произвела нечто большее, она создала новый способ коллективной мыследеятельности, который называется организационно-деятельностные игры (ОДИ).

 

 

Лучше всего было бы вводить представление об игре, пользуясь средствами выражения, о которых я сейчас упомяну. Это схематизация и схемы.

Это является еще одним важнейшим достижением этого направления, наряду с рефлексией. Мы подумаем, насколько выиграло человеческое мышление благодаря соединению двух сред, среды смыслов, языковой среды, которая временная (вот, я говорю, а потом я замолчал, если у нас нет средств фиксации) и среды столь же рациональной для решения многих задач, такой как пространство (вот я пройду по этому пути). Когда соединение этого произошло, и это соединение называется письмом, то тогда возник бурный всплеск рациональности, стало возможным построение государства и тому подобного.

Но далеко не все рациональные способы осмысления были включены таким образом в единое пространство. Существуют целые области рациональности, которые успешно игнорировались европейской философией, поскольку у философов хватало благоразумия понять, что их там слушать не будут. В этих средах использовали средства организации не понятийные, то есть не письменного языка. Самая характерная из этих сред, наряду с прочими, это командно-штабное генеральское мышление.

Это организация мыслей на бумаге, в которой есть понятие, их можно писать, а есть какие-то значки, есть символизация пространства, возможно связанного с реальным пространством, а возможно не связанное. И, что еще очень существенно, туда можно помещать деятеля как элемента мышления. Самый важный элемент схемы: в схему можно включать любые содержания, а помимо этого, особым методом помещаются носители некоторых содержаний и знаний.

Даже в философии не существовало способа организации, включения носителей разной субъектности и разных знаний, хотя были средства включения любых содержаний в дискурс рассуждения. А здесь эти средства были. Этот способ схематизации оказался чрезвычайно емким, таким что, на него можно опираться при попытках расширения применимости некоторой части этих методов на более ранних стадиях онтогенеза. Он может читаться разными способами, наполняться менее или более изощренным понятийным материалом в зависимости от подготовленности, не теряя своей само-тождественности.

Кроме того, хорошо устроенная схема характеризуется тем, что она может быть прочитана множеством понятийных способов, стало быть, это единство некоторого над-понятийного уровня. Если мы пользуемся только понятиями, мы испытываем затруднения при переходе. Если у нас есть возможность схематизировать, мы находимся в некотором объемлющем пространстве обращения к содержанию.

 

С помощью средств-схем то, что было сделано в ОДИ, было изображено одним из лучших учеников второго поколения Г.П., Сергеем Валентиновичем Поповым. На этой схеме изображаются деятели, они называются на техническом языке методологии позиционерами, за которыми стоит некоторое умение действовать, наличие знаний, способность выходить в рефлексию и т.д. дальше идет понятийный ряд. Игра определяется как особый вид действительности, в который вместо ключевых ее элементов, по условиям задачи не подвластных для манипуляций, оказываются заместители этих элементов.

 

Соединение идеи игры с идеей рефлексии, как я понимаю, и создало эффект взрывообразного, фактически неуправляемого всплеска активности и напряжения сил и рациональности, что и характеризует этот этап. Люди делятся на группы участников, вопрос о том, как поделить принадлежит компетенции методологов, а также некоторой другой специализации внутри методологов, которые называются игротехниками. Сперва они занимаются содержательной работой, поздно вечером они занимаются рефлективной работой, на основе рефлективной работы разным группам даются задания и т.д. Люди, поставленные в такие условия, оказывались настолько воодушевлены, что они были готовы работать неправдоподобное количество часов в сутки, едва оставляя себе время на сон. И в процессе восстановления после полного изнеможения организма после игры, жадно спрашивали Г.П. когда следующая игра.

 

Таким образом, логика взаимного потенцирования некоторых средств как организации мысли, то есть того, что находится вне человека, так и организации человека, привела к барьеру биологической прочности. Само по себе это великолепное достижение, потому что пока мы не доходим до барьера прочности, мы всерьез не можем решать предыдущие задачи. Но, к несчастью, несмотря на семижильность Г.П., эта машина его убила. Он участвовал в играх и ему было настолько интересно, и он настолько вдохновлялся, после этого он полумертвый возвращался и кушал разные лекарства, наверняка портящие эффект друг от друга, что в начале 90-х сперва у него был инсульт, а прожив несколько более года после инсульта, он скончался.

 

Это совпало с концом советской цивилизации и из-за сочетания двух эффектов. Первого – массовидного эффекта, то есть, огромного вброса западных технологий управления (орг-деятельностное мышление преимущественно интересовалось управлением), из-за массового вброса тривиальных, но легко тиражируемых вещей, хотя они плохо подходят под россиско-советский менталитет, произошло значительное отступление. Второе – не оказалось возможным транслировать величие личности основателя. Люди пошли в разных направлениях, не имея общего центра, те, кто были более верны, перешли к этапу рефлексии методологии в целом. То есть, методология как содержательное движение завершилось, теперь мы рефлексируем чем занимался Г.П. в молодости. А остальные стали использовать только части методологического наследия, по-разному сочетая их со своими различными мировоззренческими направленностями.

 

Тем не менее, величие самого движения сказалось в том, что значительные части техник оказываются востребованными и используются людьми абсолютно несовместимых экзистенциальных убеждений. Среди них есть, например, православные и есть сциентисты, есть высоконравственные люди, есть люди весьма сомнительной нравственности, тем не менее, все они используют такого рода эффекты.

 

Следующий этап, на который вышел С.В. Попов, это то, на чем остановилось это движение на этапе, пока был жив Г.П. Он был человеком технократического и сциентистского склада, что составляло глубокое философское противоречие. Я об этом говорил еще с Генисаретским, он со мной согласился. Из Г.П. «пёрла» трансценденция, а он в упор ее не видел, «пёрло» мощно, из него шли сверхчеловеческие силы, а он был убежден, что ничего такого просто нет. Может быть, из-за такого его отрицания они его просто растащили на части. Потому что этим надо как-то уметь управлять. Этому нужно отдавать в себе отчет.

 

 

Я хочу подчеркнуть последний из самых важных уроков методологии. Как удачно сказал О.И.Генисаретский (причем с некоторой двусмысленностью, будучи православным по убеждениям: «Г.П. успешно решил задачу по выращиванию макробов», - он не рассчитывал на то, что все читали известный роман Клайва Льюиса «Мерзейшая мощь». Там макробы – это некоторые погано настроенные к человечеству аналоги языческих божеств или крупных демонов, которые хотят завладеть человечеством. Они очень большие, и ума и всего прочего у них больше, чем у людей). Я думаю, Генисаретский имел в виду и то, и другое. Что выращивались некоторые сверх обычного масштаба личности и люди с потенциалом действия и мышления (это бесспорно). А также, будучи религиозным человеком, Генисаретский относился к этому не без опаски.

 

Оставив эту опаску с моральной стороны, я могу только сказать, что выращивание этой мощи приводило на практике игр к следующему. Неизвестно,  насколько хорошим или не очень хорошим приходил весьма мотивированный человек и вовлекался в эти семинары, но, если он был нравственно плох, то созданная машина разрушала его личность и даже его психику вплоть до медицинского смысла. Этому есть многочисленные свидетельства в разных играх. Если человек страдал «землепупием» и пытался противостоять мощи мыследействия в игре, то рано или поздно за ним либо буквально, либо фигурально приезжали люди в белых халатах.

Это замечательный результат, который я считаю глубоко позитивным. Он означает, что данное взаимное образование взрослых приводило к посягательству на то, на что обычно не посягают никакие методы воздействия людей друг на друга, - это замечательно.

 

Другой аспект:  в результате получались люди, которые весьма проблематично способны интегрироваться в среду не макробов, а обычных людишек. Типичный итог подсадки методологии куда-нибудь, например, на завод или в институт, такой. Прогрессивный директор слышит, вдохновляется и набирает некоторую группу. Группа осваивается, изучает своими методами и очень хорошо понимает, что здесь происходит. Группа пытается внедрить свои предложения, получает частичное, а, может быть, полное одобрение директора. Начинается внедрение, все остальные это отторгают, группа уходит прочь. Учреждение продолжает гнить, как гнило или немножко хуже, потому что оно теперь отлично понимает, что оно гниет.

 

Получается, что прецедент удачного развития образования группы взрослых друг другом в специально организованном процессе требует признать, что это должно быть более не только рефлексивно, но еще и более бережно и нет иного способа кроме как захватывать все общество целиком, иначе ничего не получится.